Российский кинорежиссер Александр Сокуров дал эксклюзивное интервью кинообозревателю КП на Венецианском кинофестивале

— Что для вас культура Франции?

— Культура Франции для меня – это такая большая иллюзия. Если бы вы спросили меня, как я представляю себе культуру Японии, то я бы сказал, что она вся уместится у меня в ладошке — знаете, горстка песка. Но, конечно, главное качество культуры — то, что носителями ее являются люди с совершенно уникальными характерами. Французов вы ни с кем никогда не спутаете. Вот он будет сидеть с вами рядом за столом, ни слова не скажет, но вы немедленно определите, что это француз.

— Почему вы сделали этот фильм именно сейчас?

— По-моему, если вдруг кажется, что «Франкофония» совпала с каким-то «текущим моментом», то могу сказать, что все, что касается гуманитарной жизни принадлежит «настоящему продолженному времени». Проблемы, которых мы касаемся в фильме, — это не проблемы 1940 или 2015 года, они сопровождают нас очень давно. Ясно, что Европа инфицирована, эта инфекция передалась и России, как самой младшей сестре. Правда, Россия, может быть, в чем-то более устойчива, потому что ее искусство моложе, чем европейское. «Франкофония» — это не актуальное кино. Поэтому моральное позиционирование современного человека очень мучительное, тяжелое. Мы всему свидетели, современники и при этом ни за что не отвечаем. Спросите американцев несут ли они ответственность за багдадскую акцию их армии, когда разграбляли багдадские музеи, вводили войска против Хуссейна? Они скажут: «Ну что вы, это правительство!». Или европейцев спросите, несут ли они ответственность за то, что разворошили весь этот муравейник на Ближнем Востоке — они скажут тоже самое. А сегодня, когда выходцы из этих муравейников разбежались в разные стороны и режут головы, уничтожают культуру, европейцы разводят руками: «Почему это произошло?». А причиной всему — фамильярные отношения с историей.

— На этой картине вы работали только с зарубежными продюсерами. Вы — единственный российский режиссер, которому они дают такую свободу действий.

— Я дисциплинирован с точки зрения производства и расходования средств. Каждый делает только то, что может, поэтому всякий конкурс парадоксален.  Особенно в России, где эти истории очень подогреваются, и все следят за тем, выиграешь ты или не выиграешь. Не выиграешь — в Россию лучше не возвращаться…

— Вы обладаете даром предвидения: предсказали украинский кризис за пять лет до того, как он случился. Что будет сейчас происходить? Третья мировая уже идет или она будет? Как вы видите исторический процесс?

— Мне кажется, что противостояния внутри самого европейского континента, не будет. Есть гораздо более существенная проблема – неизбежное крупномасштабное столкновение на религиозной почве. Под словом «крупномасштабное» я имею в виду постепенное видоизменение европейской культуры под натиском мусульманских анклавов. Европейские институты не в состоянии будут противодействовать этому. А вооруженные силы Северо-Атлантического блока просто не заметят, что произойдет. Да это уже произошло! Генералы НАТО будут четыре раза в день стелить коврик и молиться на восток… Лично для меня это будет конец света. Я не представляю себе жизнь без Старого Света, без христианского принципа, без европейских культур. Надо понимать, что мусульманский мир несет чрезвычайную напряженность. Это мир, где до предела натянуты все нити, они просто звенят. Основных гуманитарных вопросов, общих для человечества, допустим, всего десять, и мы, например, отвечаем на все вопросы «да», а они — «нет». Это совершенно другой культурный и психофизиологический код. Другого человека, я настаиваю на этом. Это катастрофическая разница вообще. Как это происходит? Вы задали вопрос просто страшный по драматизму.

— Искусство может быть средством противостояния этому напряжению?

— Оплотом противостояния может быть только просвещение. Не образование, а просвещенность. Это первое, а второе, конечно, — дистанция. Надо немедленно договариваться о дистанции между этими религиозными силами. Нужно менять политические принципы, международные системы договоров. И, конечно, создавать мировой совет церквей, договариваться о невмешательстве церквей в политическую жизнь общества. Вообще говорить о светском характере общества человеческого. Кто способен это сделать, это осмыслить? Где эти политики с гуманитарным сознанием, когда они появятся?

Стас ТЫРКИН