Приключения Бабы-Яги и ёлочных игрушек

– Апчхи! – чихнула Баба-Яга, освобождённая из пыльного бумажного кокона, в котором провела почти год. – Ну, наконец-то, – обрадовалась она и только собралась взмахнуть метлой и взлететь, как Василиса пристегнула её к ёлочной ветке.
– Что, побег не удался? – услышала Яга чей-то голос и оглянулась. – Русалка на ветвях сидит, – развела руками Костяная нога.
– Сижу, – вздохнула Русалка.
– А я тут долго рассиживаться не собираюсь. Мне бы только ступу от этой прищепки освободить – и видали меня.
– А мне и смысла нет бежать, потому как моря поблизости я не
наблюдаю, – опять вздохнула морская дева.
– Море – это хорошо-о-о. В море рыбы много, – выглядывая из-за ствола и обнюхивая хвост Русалки, заявил о себе кот.
– А ты всё по цепи кругом, всё сказками маешься, – шлёпнув
хвостом по носу учёного мурлыку, засмеялась Русалка. – Не полакомиться тебе рыбой, вся рыба на глубину ушла. Её тридцать три богатыря распугали.
Кот глянул налево, увидел на соседних ветках морских витязей с
копьями, прижал уши и произнёс:
– В чешуе, как жар горя, тридцать три богатыря…
Решив держаться подальше от них, он повернул направо и
замурлыкал. Вдруг прямо над ним пролетела Царевна-лебедь и
присела на ветку, рядом с Бабой-Ягой.
– И ты здесь, голуба моя! От коршуна улепётываешь?
– От него, – подтвердила Царевна-лебедь.
– Значит, сейчас Гвидон стрелу выпустит, понятно, – для
страховки нырнув с головой в ступу, чтобы переждать опасный
момент, сообразила Яга.
Но тут вместо ожидаемой стрелы из дверцы домика c часами,
то висел на стене, выскочила маленькая птичка и на всю комнату громко болтнула: «Ку-ку!»
От неожиданности Баба-Яга вздрогнула, а потом высунулась из
своего убежища и, глянув на кукушку, проворчала:
– Тьфу, напугала, балаболка.
Кукушка, не обращая внимания на её ворчанье, скрылась в
домике с часами.
– А что, домик не хуже моей избушки. Жаль, конечно, что не на
куриных ножках. Но ничего, перекантоваться можно, – прикинула
Баба-Яга и стала перебирать в голове варианты, как выселить из домика кукушку и захватить квадратные сантиметры себе. Но сначала нужно было освободить ступу, крепко прищепленную к еловой ветке.
И вдруг в углу, рядом с домиком, Баба-Яга увидела паука. Он
качался в сплетённом им гамаке.
– Отдыхаете? – обратилась Яга к пауку.
– Есть немного. Видите ли, энергию беречь приходится. С
пропитанием нынче некоторая напряжённость возникла. Мух и комаров в округе не наблюдается. Зима, однако, – вздохнул паук.
– А как насчёт поработать чуток? Нет, не за просто так, ни в коем случае, за вознаграждение.
– Что за работа? – поинтересовался паук.
– Для тебя работа привычная. Просто делать нечего, какая
работа.
– Ну, не томи уже, озвучивай.
– Паутину сплести требуется, да покрепче. Птичку одну
надоедливую поймать надобно, утомила.
– Эт я мигом, тем более что не очень я к птицам расположен.
Двойная угроза от них исходит. Плетёшь, плетёшь западню для
мухи, а какой-нибудь пернатый шустрик раз да и схватит её у
самой паутины. Этим пернатым ничего не стоит из-под носа еду
умыкнуть, и самому в любой момент едой для них стать можно.
Им ведь что мухи, что пауки – всё едино.
– Ой, касатик, в долгу не останусь. Птичку эту тебе уступлю.
Только не затягивай, ускорь событие.
– Против кого заговор плетём? – гремя костями, проскрипел
Кощей Бессмертный.
– Не плетём, а сурьёзное дело замышляем. А ты тише будь, а
то гляди-кось, расстучался тут костяшками, как кастаньетами, на
всю округу! Угомонись, чай не фламенку гишпанскую танцуешь, не
ровён час, рассыпешься, собирай тебя потом по косточкам. И
вообще, сгинь, нечистая! – проведя перед собой метлой, подняла
голос Баба-Яга.
– Кто бы говорил, – огрызнулся Кощей.
– Что, уже и вас, ваше бессмертие, на ёлку вешают? О времена, о нравы! – вмешался в разговор кот.
– И не говори. Сам не пойму, как здесь оказался. Это всё Василиса, это ей в голову пришло повесить меня на ёлку. Вот болтаюсь теперь, куда денешься.
– Как же так? С вашим-то статусом, да вместе со всякими зайце-белками на одной ёлке висеть! Нет, для вас отдельную установить бы надо.
– Одному мне, пожалуй, скучно будет на отдельной ёлке висеть.
– Зачем же одному? Бабу-Ягу с вами в пару определить можно. Тем более что она сама с нашей ёлки слинять хочет.
– Смолкни, сочинитель! – мотнув метлой в сторону кота, пригрозила Баба-Яга.
– Нет-нет, только не эту рухлядь! Стара больно, да и неопрятна, от неё затхлостью и пылью тянет, – приглушённым голосом сказал Кощей. – Вдобавок она ещё и чихает постоянно, а мне, знаете ли, инфекции ни к чему, я бессмертие должен соблюдать, – шёпотом завершил Кощей и в подтверждение своих слов громко чихнул, да так, что все его косточки переливно зазвенели.
– Будьте вечны, ваше бессмертие, будьте вечны! – промурлыкал кот.
– И тебе беспрерывного звучания жизни, многогранной и полной!
– О, ваши слова ну просто бальзам валерьяновый на мои усы.
– Да, могу-могу, что уж тут скрывать. Вот только не всегда
можно встретить такого приятного собеседника, как ты.
– А уж как мне приятна наша беседа! И в продолжение её хочется достойное окружение вам предложить. Например, кикимор с лешими. Да и колдун Черномор вам компанию на отдельной ёлке составить может. И Соловей-разбойник со Змеем Горынычем, и Водяной… А вокруг вас тыковок хэлоуинских понавесить. Красота! Чудненькая ёлка получится, смею вам доложить, – промурлыкал кот.
Пока Кощей и учёный кот обменивались всякими вежливостями, Баба-Яга увидела среди ёлочных веток золотую рыбку и обратилась к сидящей рядом Русалке:
– А не переговоришь ли ты, изумрудная моя, со своей соседкой по глубине океанских вод об одном дельце?
– Что за дельце?
– Пусть она своим золотым хвостиком мотнёт и мою ступу от ветки оторвёт.
– И всего-то?
– Э-э, нет… Ступу от ветки, а птичку в тех вон часах от пружины.
Птичку паук в своём гамаке покачает, ей понравится. А я пока в домике побуду, так уединения хочется.
– Ну-ну. Знаю-знаю, как ты однажды Иванушку чуть не провела.
На лопату уговаривала сесть, а сама лопату в печь сунуть хотела. Признавайся, какое коварство на этот раз замыслила, не кукушку ли извести?
– Что вспоминать дела давно минувших дней, в прошлом всё это. За мной уже целую вечность таких дел не числится. Я весь год в бумажном коконе провела, теперь вот в тесной ступе маюсь, да так, что косточки ноють. Старость – не радость. Полежать бы мне немного, вот и вся моя затея.
– Ой, хитришь ты, старая, – засомневалась Русалка.
– А ты старость не уважаешь, – обиделась Яга.
– Ну ладно, ладно. Момент выберу, поговорю с рыбкой.
***
Мотнула золотая рыбка хвостиком и подарила Бабе-Яге свободу. Оттолкнулась Яга от ветки, завертела метлой и направила ступу к домику с часами.
Вдруг дверца домика распахнулась, из неё вылетела птичка и произнесла своё «ку-ку». В это же мгновение лопнула пружина, и кукушка упала в гамак, сплетённый пауком под часами.
– Попалась! – удерживая птичку в паутине, обрадовался паук.
Дверца домика осталась открытой, и ступа с Бабою-Ягой влетела в него. Внутри оказалось пусто.
– Вот тебе на, а где же мебель? – осматривая помещение, удивилась Яга. – Как же здесь жить без обстановки? Ни тебе классики, ни тебе хайтэка. И даже печки нет. Настоящий дом Бабы-Яги не может быть без печки. Где зелье-то варить?
Баба-Яга выбралась из ступы и хотела было закрыть за собой дверь, но, кинув взгляд на ёлку, увидела вдруг, что на ветке висит печь, а на ней Емеля лежит. Решила Яга отправиться на переговоры с хозяином печи. Подлетела к Емеле и спрашивает тихим голосом:
– Не устал ли ты, яхонтовый, на печи валяться?
– Устают от работы, серость, – ухмыльнулся Емеля. – Кто ж устаёт от отдыха?
– Не сметь оскорблять старую женщину! У серости, знаешь,
сколь оттенков имеется? – взвизгнула Яга.
– А зачем мне знать? Серость – она и есть серость, – заявил
Емеля и перевернулся на другой бок.
Поняла Костяная нога, что не сговориться ей с лежебокой, что не расстанется он со своей печью ни за какие коврижки, даже и заикаться не стоит.
– Да что с тобой говорить, мужик-лапотник, – проворчала Баба-Яга и полетела дальше, но затею свою не оставила, решила хитростью взять.
***
Пролетая над комодом, она увидела на нём круглый столик, а за ним задумчивого кудрявого юношу с пером в руке.
«Такой бы столик да в мой домик!» – размечталась новосёлка и
решила сразу перейти к делу.
– Любезный, а не уступите ли мне стол? – обратилась она к юноше.
Но он, не обращая внимания на суетящуюся вокруг него старуху, макнул перо в чернильницу и быстро стал что-то писать. Баба-Яга сфокусировала зрение на закорючках, выведенных юношей и, заикаясь, спросила:
– Я, конечно, извиняюсь, если что… Но не объясните ли
старой женщине, чем занимаетесь, голубчик?
Юноша молча подал ей исписанный лист и продолжил узорить следующий. Яга стала всматриваться в не совсем понятный почерк автора строк и запричитала:
– Вот незадача, грамоте-то я не обучена! Ты уж растолкуй мне,
касатик, чево это.
– Сказку я пишу.
– Ах, ты писатель! Знаю-знаю, слышала. А я, мил человек, живу в сказке, там и прописана. Вот только избушка моя покосилась, крыша у неё прохудилась, печка нещадно дымить стала, а чинить всё это хозяйство некому, вот и пришлось мне съехать.
– Куда, позвольте полюбопытствовать?
– Так это, в новые апартаменты. Сейчас обстановку для них подыскиваю. Вот этот столик очень вписался бы в мой интерьер, который я замыслила. Войди в положение, милый, помоги мне, уступи столик.
– Как-то одной старухе я уже помог поменять разбитое корыто на царский дворец, и чем дело кончилось? Нет, не могу, стол – это моё рабочее место. Мне тут пишется хорошо. Вы уж, сударыня, присмотрите где-нибудь другой.
– Спасибо, что не отказали, любезный – съехидничала попрошайка и полетела дальше.
***
Облетая ёлку, Баба-Яга увидела на ней старую медную лампу. Новосёлка обрадовалась, что её не надо ни у кого выпрашивать, сняла лампу с ветки и сказала:
– Начну-ка я с освещения.
Рядом с лампой висела снежинка. Баба-Яга и её к рукам прибрала. Вернулась в домик, вылезла из ступы, перевернула её и снежинкой накрыла. Решила: пусть снежинка салфеткой послужит. Сверху лампу поставила, погладила её и расплылась в улыбке. Вдруг из лампы клубами повалил дым. От неожиданности Яга
отскочила, встала как вкопанная и глаза врастопыр.
– Слушаюсь и повинуюсь, – раздалось прямо из дыма.
– Ты кто? – спросила Яга.
– Джин, – ответил дым.
– Какой ещё джин?
– Раб лампы. Тринадцатый, тёмно-серый, – доложил клубастый.
– Я ж говорю, серость – она разная бывает, – глянув в сторону Емели, погрозила ему корявым пальцем Яга. – И чего тебе надо, тринадцатый?
– Мне? – удивился джин. – Вообще-то это я исполняю желания. Но если не требуется, тогда я пошёл…
– Кудыть? Стоять! Желаниев у меня исполнять не переисполнять! Дай только с мыслями собраться, а то выкатился тут нежданно-негаданно.
– Слушаюсь и повинуюсь, – покорно произнёс джин.
– Вот это другой разговор, – обрадовалась Яга. – Для начала
забери-ка ты вон у того писателя столик. Уж больно он мне
нравится.
– Никак не могу, – отказался джин.
– Как так? Сам назвался исполнителем желаний, а теперь
бунтовать?
– Желания исполняю, но с писателем связываться не хочу – вдруг за тёмные дела в следующей сказке отправит меня туда, откуда не возвращаются. Могу устроить такой же столик, как у писателя, не лишая его собственности. От греха подальше.
– Ну так действуй! – распорядилась Яга.
– Ну так получай! – ответил джин и скрылся в лампе.
Рядом с Бабой-Ягой тут же возник столик, такой, какой она хотела. Яга вытянула снежинку из-под лампы и накрыла ею
круглую столешницу.
– Лепота-а-а! – протянула она.
Переставив лампу на стол, Яга перевернула ступу и поставила в неё метлу. Мысли о печи не покидали Бабу-Ягу, и решила она вновь джина из лампы вызвать:
– Слушай, тринадцатый, а давай у Емели печь заберём.
– Что за надобность такая? Вроде, не холодно.
– А и не жарко.
– Так, может, камин организовать?
– Камин? Так на нём не полежишь. А мне бы прилечь на тёпленькое, нога что-то разнылась.
– Только я вот что сказать хочу, лимит на исполнение желаний у меня заканчивается. Исполнить могу только одно-единственное желание, – предупредил джин.
– Как так? – вытаращила глаза Яга.
– Вот так. Скоро придёт Новый год, и на пост хранителя лампы заступит и желания исполнять будет джин четырнадцатый, светло-серый. А мне отпуск положен, джины тоже отдыхать должны. Так что подумай, какое твоё желание на прощанье я могу исполнить.
– Какое-какое… Попробуй тут определись, когда желаниев
разновсяких конца края не видать, – фыркнула Яга.
– А, может, тебе новоселье устроить?
– Новоселье? Новоселье – это хорошо. А давай новоселье, –
согласилась Баба-Яга.
– Кого зовём?
– Ну, тридцать три богатыря пусть стерегут свои моря. А вот
Емелю первым позвать надо. Он ведь на своей печи прибудет, а
там и подумаем, как его назад на ёлку одного отправить, а печь в
доме оставить.
– Уж коли что решила, так внедришь обязательно, – покачал
головой джин.
– Эх, жаль, что в отпуск уходишь, вместе могли бы таких желаниев навнедрять!
– Давай-ка с последним желанием разберёмся. Кого на гулянье
доставлять-то? Диктуй, записываю.
– А глянь на ёлку. Если зайце-белок всякоразных на ней оставить, остальных разместим, как думаешь?
– Да не вопрос, – стекая в лампу, ответил джин.
***
В домике с часами, за щедро накрытым столом, оказались выбранные Ягой обитатели ёлки. Снеговик, поставив свою метлу в ступу рядом с метлой Бабы-Яги, сел в мягкое кресло подальше от тёплой Емелиной печи и пододвинул к себе вазочку со льдом. Рядом с ним расположились Дед Мороз и Снегурочка, Царевна-лебедь и царевич Гвидон, Руслан и Людмила. Русалка с Водяным поближе к салату из креветок сели, Кощей для приятной беседы подвинулся ближе к учёному коту. И только Емеля продолжал лежать на печи.
– А ты, яхонтовый, что за стол не садишься, али щуку фаршированную не видишь? – спросила Яга. – Смотри, а то кот с ней быстро расправится.
Слез Емеля с печи и присел за стол, где на блюде щука
красовалась, но без хвоста. Хвост лежал на тарелке у кота.
– Угощайтесь, гости дорогие, – пригласила к трапезе радушная
хозяйка.
Гости новосёлку поздравляют, яства разные вкушают да нахваливают. А она уж их обхаживает, а сама всё думку думает, как ей печь себе оставить, а Емелю одного назад на ёлку отправить. И ведь придумала же, старая разбойница! Подсела она к Емеле и говорит:
– Милый, а не поможешь ли ты мне к столу десерт доставить?
– Почему не помочь, помогу. Я мигом, на печи-то.
– Да что ты! На десерт я мороженое заказала, а на твоей печи оно тут же растает. Давай-ка мы с тобой за ним на моей метле по-быстрому сгоняем.
Яга метлу из ступы выхватила, верхом на неё вскочила и Емелю торопит:
– Быстрей, касатик! Гостей уж больно уважить хочется.
Сел Емеля на метлу вместе с Бабой-Ягой, а она как метлу пришпорит, да как выпрыгнет из домика, тут же вместе с Емелей вниз полетели да прямиком в паутину с птичкой угодили, порвали её и оба на пол рухнули. А следом за ними и птичка упала, о пол звякнула и произнесла:
– Ку-ку.
– Опять ты, балаболка! Теперь понятно, кто накуковал это недоразумение, – охая, схватилась за костяную ногу Яга.
А Емеля, почуяв неладное, как возьмёт её за шиворот, да как закричит:
– Ах ты, старая бестия! Ну-ка, признавайся, какое коварство на этот раз сотворить хотела?
– Ой, матушки родные, батюшки святые! – сжавшись в горку, запричитала Яга. – Не серчай, милый, это я не нарочно. Видать, метлу перепутала, вместо своей впопыхах метлу этого хладнокровного схватила. А она ж не летучая. Ох, ох, ох!.. Да я и сама пострадала, разве не видишь?
– Ой, чую я, неспроста ты меня из дома выманила. Признавайся, что удумала? – ещё крепче подхватив Ягу, напирал на неё Емеля.
– Печь…
– Что – печь?
– Печь твою хотела у себя в доме оставить, а тебя с метлы на
ёлку скинуть.
– Какова бесстыдница, а! А я-то, дурень, кому поверил. Ведь знал же о твоём вековом коварстве, так нет же, десерт попутал, – снимая с себя паутину, сетовал Емеля.
Но что сетовать, надо что-то делать. Выпустил он из рук Бабу-Ягу и стал свои лапти расплетать, а потом из подручного материала – лыка и паутины – лестницу плести. Сплёл и стал закидывать её вверх, стараясь зацепить за стрелки часов, но никак не мог добросить – слишком высоко было.
А за Емелей всё это время наблюдал писатель и, решив помочь трудяге, взял да и кинул ему своё перо.
Опустилось перо аккурат возле Емели. Взял он его, повертел в руках, а потом привязал к лестнице да подбросил высоко, что было сил.
Взлетело перо и зацепилось за часовую стрелку. Обрадовался Емеля, поднял с пола кукушку, сунул за пазуху и, подёргав для надёжности лестницу, стал подниматься по ней к домику. Взобрался, вошёл и рассказал гостям о проделках Бабы-Яги.
Решили они общим советом на ёлку вернуться. Усадил Емеля
гостей на свою печь и оправил их назад на ёлку. А сам кукушку к пружине прикрутил, потом в ступу Бабы-Яги влез, взял метлу и полетел вслед за всеми. Только по местам расположились, как в комнату вошла Василиса. Видит, кот по полу ёлочную игрушку гоняет.
– Ах ты, безобразник! Ты зачем Баб-Ягу с ёлки стащил? –
погрозила она коту и отняла у него игрушку.
Под ёлкой Василиса нашла ступу с метлой и хотела прикрепить к прищепке, но не получилось у неё это. Завернула она Бабу-Ягу в бумагу и убрала в коробку из-под ёлочных игрушек. Так и лежит теперь старуха в пыльной коробке, укутанная в бумажный кокон, одна-одинёшенька.
Лариса Прибрежная